Все-таки белоснежный холод мне больше по душе, чем слякотная серость затянувшейся осени.

По крайней мере, светло и чисто. А холод - ну что холод... можно ведь и одеться потеплее. У меня вон несколько курток-пуховиков висят - такие, что в них тепло, как в печке... Только бесформенные довольно. Мать для себя покупала.

...И спрашивает Морозко у падчерицы:

- Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
- Да просто ох*еть, дедушка! Не сугроб, бл*дь, а солярий!

Вот подумалось мне. Почему в сказках так часто встречается этот мотив - когда покорность судьбе, доходящая до какой-то самоубийственной уже бесхребетности оценивается как самое достойное? Например, тот же "Морозко". Родной отец по приказу мачехи (тоже мне, папаша, мля. Нет слов.) везет родную дочку в лес замерзать - а она не сопротивляется, нет, уж казалось бы - сейчас погибнешь, беги, спасайся, сделай хоть что-нибудь! деревня работящую падчерицу любит, да неужели никто не приютит?! - нет, она покорно идет замерзать. И это ж ведь не арабская деревня, о которой рассказывала в своей книге чудом выжившая Суад.Но и там под угрозой смерти бежали, пытались спастись. А тут - как овца... или кто там... на бойню.
Ладно, в сказке страдалицу вознаградят. Но если представить такое в жизни - это ж великомученица какая-то раннехристианская получится, ей-богу; но в сказке, заметим, христианских мотивов вроде как и нет...
Странно. Не понимаю.