Когда-то в школе, перед вступлением в пионеры, нам говорили пафосно: этот день, торжественный и праздничный (так и говорили) вы запомните на всю жизнь, и потом, через много лет, вы будете с гордостью и чем-то там еще вспоминать, как старшие товарищи повязали на вашу шею красный галстук...
Пафосные речи запомнились хорошо, хотя кто и как их произносил - стерлось, - а вот само вступление - смутно. Смутно помнится что-то невнятное, Исторический Музей (тогда музей Ленина), эскалатор, ведущий в какой-то зал, все вокруг огромное, красное и красно-коричневое, и тускло-золотое, и белые блузки...
Все.
Кто повязывал, как повязывал, что было до, что было после - убей Бог, не помню. Вот вам и весь торжественно-праздничный день. Вот вам и память на всю жизнь.
Зато хорошо помнится совсем другое, совершенно не пафосное и абсолютно не торжественное.
Это был день весны. Апрель. Я маленькая... совсем маленькая, лет десять... расстояние от дома до школы, которое я сейчас пройду за 10 минут, а то и меньше, кажется огромным. Оттепель. Я возвращаюсь из школы, иду вдоль дороги, мои сапоги промокли насквозь, потому что вся дорога покрыта лужами, и под ногами хрустит подтаявший лед, такой серебристо-серый, ажурный, весь в полупрозрачных кружевах. Небо - голубое-голубое, еще наполовину зимнее, с белесым оттенком, но такое солнечное, такое светлое и поющее, что я чувствую себя как бы единой с этим небом, чувствую, что мир сейчас неслышно поет свою песню, и мне нестерпимо хочется петь вместе с ним. И запела бы, но тогда уже успели приучить, что - нельзя, это значит плохо себя вести.
В небо летят ветви берез - а березы вдоль дороги очень высокие, их черно-белые силуэты четко прорисовываются на фоне голубого неба, и воздух вокруг совсем весенний - сейчас в городе не бывает такого воздуха, или , возможно, я разучилась его чуять. А тогда в нем было нечто такое, что невозможно передать словами, разве что стихи способны это отразить. Запах, что ли, неуловимый - может быть, это озон, а может, какая-то невероятная комбинация запаха оживающих деревьев и оттаявшей земли, не знаю...
И я , маленькая, иду, задираю голову, гляжу вверх, шлепая мокрыми ногами по хрустящим лужам, и вдруг приходит уверенное, почти взрослое осознание - эти несколько минут я запомню на всю жизнь, и потом, через много, много лет, буду смотреть с высоты назад, в прошлое, и снова видеть летящие белые ветви и поющее небо.
Память раннего детства, похоже - очень мудрая штука. Она почему-то цепляет избирательно радость. Ведь и в том, раннем детстве было у меня довольно много плохого. Но все это я помню очень плохо, почти никак. А вот хорошие моменты - множество - врезались с фотографической четкостью. Вернее, не столько с фотографической, здесь память эмоций, память светлячков в душе.
А теперь скажите: покупка тональника от Dior может вот так светить через всю вашу жизнь? :-))))
Что-то я очень сомневаюсь.
Пафосные речи запомнились хорошо, хотя кто и как их произносил - стерлось, - а вот само вступление - смутно. Смутно помнится что-то невнятное, Исторический Музей (тогда музей Ленина), эскалатор, ведущий в какой-то зал, все вокруг огромное, красное и красно-коричневое, и тускло-золотое, и белые блузки...
Все.
Кто повязывал, как повязывал, что было до, что было после - убей Бог, не помню. Вот вам и весь торжественно-праздничный день. Вот вам и память на всю жизнь.
Зато хорошо помнится совсем другое, совершенно не пафосное и абсолютно не торжественное.
Это был день весны. Апрель. Я маленькая... совсем маленькая, лет десять... расстояние от дома до школы, которое я сейчас пройду за 10 минут, а то и меньше, кажется огромным. Оттепель. Я возвращаюсь из школы, иду вдоль дороги, мои сапоги промокли насквозь, потому что вся дорога покрыта лужами, и под ногами хрустит подтаявший лед, такой серебристо-серый, ажурный, весь в полупрозрачных кружевах. Небо - голубое-голубое, еще наполовину зимнее, с белесым оттенком, но такое солнечное, такое светлое и поющее, что я чувствую себя как бы единой с этим небом, чувствую, что мир сейчас неслышно поет свою песню, и мне нестерпимо хочется петь вместе с ним. И запела бы, но тогда уже успели приучить, что - нельзя, это значит плохо себя вести.
В небо летят ветви берез - а березы вдоль дороги очень высокие, их черно-белые силуэты четко прорисовываются на фоне голубого неба, и воздух вокруг совсем весенний - сейчас в городе не бывает такого воздуха, или , возможно, я разучилась его чуять. А тогда в нем было нечто такое, что невозможно передать словами, разве что стихи способны это отразить. Запах, что ли, неуловимый - может быть, это озон, а может, какая-то невероятная комбинация запаха оживающих деревьев и оттаявшей земли, не знаю...
И я , маленькая, иду, задираю голову, гляжу вверх, шлепая мокрыми ногами по хрустящим лужам, и вдруг приходит уверенное, почти взрослое осознание - эти несколько минут я запомню на всю жизнь, и потом, через много, много лет, буду смотреть с высоты назад, в прошлое, и снова видеть летящие белые ветви и поющее небо.
Память раннего детства, похоже - очень мудрая штука. Она почему-то цепляет избирательно радость. Ведь и в том, раннем детстве было у меня довольно много плохого. Но все это я помню очень плохо, почти никак. А вот хорошие моменты - множество - врезались с фотографической четкостью. Вернее, не столько с фотографической, здесь память эмоций, память светлячков в душе.
А теперь скажите: покупка тональника от Dior может вот так светить через всю вашу жизнь? :-))))
Что-то я очень сомневаюсь.