Ну вот, дочитала я Овода до конца. Сейчас расскажу о впечатлениях.

Вначале – баги, которые я не могу не считать объективными. Баг есть баг для всех, будь то книжка Войнич или Васи Пупкина.
Я все ждала – читателю хоть когда-нибудь объяснят, в чем состоит трагедия положения Италии под властью/влиянием гадов-австрийев, и в чем состоят ее конкретные беды, против которых нет иных способов борьбы, кроме нелегальных и вооруженного терроризма?
Так я и не нашла этого ответа. Может, для Войнич и круга читателей, на которой она рассчитывала, это было самоочевидно? Не знаю. Но объяснить такие вещи было бы несложно. Сами герои, заметим, в условиях оного порабощения ведут светскую жизнь, купаются в роскоши, ездят на светские рауты, где свободно обсуждают свои борцуновские дела. За что конкретно борется вся компания – тоже непонятно. За свободу. А поподробнее можно? В чем состоит теперешняя несвобода, кроме цензуры на антиправительственные воззвания? В чем будет состоять грядущая свобода? Непонятно.
Особенно мне в этом контексте понравилась сцена, где герои обсуждают, против кого же надо бороться. Решают, что бороться лучше всего против иезуитов.
Но ведь их же здесь нету!
Ничего! – радостно заявляет борец. Напишем против них памфлеты – появятся!

Анекдот про тараканов на новоселье помните? Как, у вас нет тараканов? Ничего, будут! – и побежал таракан из коробочки…

Герои.
Разделение на три четких типа - ярко-положительных (Овод и его прямые соратники), ярко-отрицательных ( вроде Джули и Джеймса) и гагар, которым недоступно наслажденье битвой жизни, вроде четы Грассини, Зиты, да и Монтанелли, кстати, описан тем же приемом.
Ладно бы главные положительные герои типа Джеммы, но положительные герои, которым надо доверять только потому, что они «брюнет с живым умным лицом» - раздражают. Впрочем, рисование «гадов» с помощью чисто зрительного-слухового негатива тоже не вызывает уважения к писательскому мастерству. Ощущение, как будто девушка в своем жж на врагов ругается.

Далее. Психологизмы.
Джемма в упор не узнает Овода, которого любила. В упор. Долго с ним общаясь. Блин, я тут недавно встречалась с парнем – больше 15 лет его не видела. Сразу узнала, даром что очень изменился. Джемма не узнает Артура, даже когда тот начинает злобствовать на Монтанелли, даже когда рассказывает о своей трагедии в юности. Ну сколько можно тормозить?! Нет, Джемма туда, сюда, туда, сюда, все совпадает, нет, это не может быть Артур. Потому что ей его манеры не нравятся и его дорогие галстуки. Притащенная Оводом цыганка Зита, что интересно, в числе объектов неприязни Джеммы не упоминается. :-)

Тема страданий – это песТня отдельная. Какие конкретно у Артура в юности были страдания? Из-за чего он дернул бежать на другой материк?
Арестовали, продержали месяц в тюрьме, вымогая признания в принадлежности к антиправительственной группе, из них три дня продержали в грязном карцере. В качестве самой страшной угрозы тюремщик совал Артуру то, что наденет на него кандалы. Банально набить морду, и то нельзя. Кстати, это и потом над взрослым Оводом-террористом было нельзя, что интересно…
Так вот, этого месяца Артуру хватило, чтобы начать сравнивать свои страдания со страданиями Христа, причем в свою пользу: Христа предали, но его не подставляли, значит, я страдаю круче.
Ну ладно, в молодого Артура я верю, верю и в его реакцию на предательство исповеди священником-провокатором, и на открывшуюся тайну Монтанелли. Бывают и такие идеалисты среди молодых. Но чтобы без гроша поплыть в Южную Америку - нужно быть не идеалистом, а дауном. Чего ж удивляться, что там будешь голодать-холодать? А как могло быть иначе, извините? Кто виноват-то?
Так вот, в эти моменты я могу поверить. Отторжение вызывает другое: авторский подход – умиление и восхищение этими детскими эгоистическими реакциями, как единственно возможным благородным и честным решением проблемы.
А ведь Артур, заметим, не подумал ни о Джемме, ни об отце, ни об обстоятельствах, которые заставили Монтанелли хранить тайну его рождения, Артур не пытается выяснить все это ни сразу - ни спустя годы. Он, прекрасно зная об отношении этих двоих к себе, инсценирует собственную смерть. Ладно, верю, юность, аффект... Но, в отличие от автора, восхищаться этим поступком и принимать его за свидетельство о благородной душе я не могу.

Поехали дальше – Овод спустя многие годы.
Против чего конкретно борется благая компания, остается непонятным, зато наконец выясняется, против чего борется сам Овод. Но об этом чуть позже.
Здесь важно обратить внимание, что авторское восхищение и умиление Оводом еще усиливается. Чем умиляемся?..

Корни оводовской непримиримости в том, что он не умеет прощать.
И не хочет – это показано совершенно прямым текстом. Не умеет и не хочет учиться. Ему откровенно нравится – не-прощать. Чуть у него в душе всколыхивается потребность простить отца (который и так непонятно, чем виноват) – тут же Овод обращается мыслями к своим страданиям, обвиняет в них отнюдь не себя, а Монтанелли, разжигает в себе упоение страдальческими воспоминаниями, и через это накачивает в себя новую ненависть. А далее начинается главный кайф – я мстю, и мстя моя страшна.
Причем в этой мсте избираются методы откровенно подлые (при том же авторском восхищении). Овод клевещет на Монтанелли , не гнушаясь полной ложью о нем. Овод тут же сам создает «виртуала» (не знали тогда люди этой фишки, прошло на ура) и сам с собою ведет язвительную полемику о Монтанелли, заставляя отца теряться в догадках - кто же его нежданный защитник?.. Овод устраивает перед Монтанелли инсценировку , изображая грешника, кающегося в убийстве сына – чем едва не сводит отца с ума…

Господи, я понимаю, по юношескому максимализму не мог простить, первый удар, первое знакомство с жестокостью мира… Но тринадцать лет прошло! Казалось бы, вернись, объясни отцу свой поступок, и живите себе вместе, объясни Джемме случившееся, она же счастлива будет…
Нет. Страдания – это нам куда кайфовей. Тем более, что страдания уже в прошлом, а ныне мы купаемся в роскоши, пользуемся всеобщим авторитетом и носим дорогие галстуки (почему нельзя было жить без выпендрежа, кстати, я не поняла).


Разумеется, параллельно – оправдалка. А зато он голодных котей (сорри, детей…) подбирает! Вот какой дитеныш грязный, а Овод его на руки взял! И не побрезговал, что дорогой костюм запачкает! И домой привез! И сказал нежным голосом: ути-пути, мой малыш!
Показательно, кстати, его отношение к Зите. Притащил цыганку, совершенно не видит, что та в него влюблена, таскает с собою в общество, плюет на то, что ее считают шлюхой и соответственно относятся, сам к ней относится, как к мебели (я не верю, блин, что такая женщина, как Зита, была способна его привлечь своей личностью – хоть бы личность эту описали, так нет, Зита описана , как бессердечная и равнодушная женщина, дитями беспризорными брезгует, дорогие шмотки любит, занимается всяческой попсой, общих интересов у них - ноль… За коим чертом она Оводу? К шлюхам ходить брезговал, что ли? )
А когда Зита не выдерживает статуса мебели и уходит от Овода – тот тут же: ах я, бедный-нищасный, даже эта меня бросила!

Мстя непрощабельному Монтанелли перетекает в мстю религиозности вообще, с отмазой, мол, религия учит людей творить себе кумиров. Да блин, хорош лапшу на уши вешать! Скажи уж Джемме честно – я просто папочку к Христу ревную, вот и все.
Таки ведь озвучил. И повторил. Да. Дело оказалось в банальной ревности.
Гипертрофированное чувство собственности – ты должен принадлежать ТОЛЬКО мне, и никому и ничему иному.
И вот, в попытке борьбы против кумиротворчества Овод создает собственного идола – самого себя. Христа он отвергает, а на его место воздвигает Себя Любимого, Страдающего. И уже практически прямым текстом идет – я лучше других, потому что никто не страдал больше меня. А борьба ЗА, борьба созидания, превращается в борьбу ПРОТИВ, в борьбу низвержения и разрушения. Созидать нам уже и не хочется.

Вы посмотрите, во что выливается ситуация с Оводом в финале.
Если не расстрелять Овода, то на волне желания его освободить местные, горцы, поднимут мятеж, в котором будет море крови как этих самых горцев, так и всех, кто подвернется под руку среди народа во время праздника Тела Господня. А если расстрелять, то они только пошвыряются чуток камнями и затихнут (меня, правда, эта дилемма не убедила, странные какие-то у горцев реакции, но черт с ней, коменданту, ее излагавшему, виднее).Монтанелли, единственный, может санкционировать военный суд (где за вооруженный терроризм Овода приговорят к расстрелу), он стоит перед выбором – или море крови, или Овод. Сам Овод ставит перед папочкой не менее жестокую дилемму – или освобождай меня и вместе пойдем валить небоскребы и мочить крыс (а крысы – это кто не разделяет оводовских убеждений), или ты сам меня убьешь, и ты сам виноват полностью, гад, злодей и вообще кизлодда. Причем сам я ни на шажок не придвинусь и пальцем о палец не ударю, чтобы изменить ситуацию. Не откажусь от идеологии насилия, не прекращу террористической деятельности, не перестану убивать «крыс». Вот как хочешь, так и будь. Монтанелли в отчаянии спрашивает – ну сам бы ты что на моем месте делал?! – так Овод и за это на него локомотивом: ах ты гад, ты хочешь на меня ответственность взвалить, чтобы я сам себя убил! Неееет, дорогой папочка, это ты меня присудишь, и ты будешь гад, а я буду безвинный в белой рубашке стоять окровавленный.
После смерти Овода Монтанелли сознает, что совершил роковую ошибку, что Овод был прав и нужно было принять его путь. Что же говорит Монтанелли людям, за свободу которых боролся Овод? В чем оводовская истина, в кою Монтанелли прозрел? В чем его правота?
И пошли-поехали параллели на Христа. Это, значит, Овод – Христос, а Монтанелли – Бог-Отец. Он принес в жертву Овода-Христа, чтобы люди могли жить. А кто же для нас эти люди?
Вы – жалкие души, вы никто, вы ничто, вы ничего недостойны, вы все ноль рядом с моим сыном, все ваши души не стоят и капли его крови! Вы – кровожадные полчища, жаждущие разодрать тело моего сына. У вас лживые славословия и нечестивые молитвы.

"Я отрекся от него, отрекся от него ради вас, порождения ехидны!
Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают
кость своре рычащих собак! За пир уплачено. Так придите, ешьте досыта,
людоеды, кровопийцы, стервятники, питающиеся мертвечиной! Смотрите:
вон со ступенек алтаря течет горячая, дымящаяся кровь! Она течет из
сердца моего сына, и она пролита за вас! Лакайте же ее, вымажьте себе
лицо этой кровью! Деритесь за тело, рвите его на куски... и оставьте
меня! Вот тело, отданное за вас. Смотрите, как оно изранено и сочится
кровью, и все еще трепещет в нем жизнь, все еще бьется оно в
предсмертных муках! Возьмите же его, христиане, и ешьте!"

Ничо так осознал, правда? Хорошая истина у Овода. Аж светится. И это - в лицо простым людям, тем самым горцам, всем тем, кто был ему друзьями, кому он помогал, кому был поддержкой все годы до этого…
Нет, ребята, я понимаю Монтанелли. С таким сыночком и правда свихнешься.
Я не понимаю автора, который ВОТ ЭТО подает как запоздалое прозрение в истину.

Борцы за счастье народа, блин…

В общем, что можно сказать в заключение?
Великолепное свидетельство – что такое та самая гордыня, которую осуждает религия, до чего она доводит душу и какие кошмары способна вокруг себя создавать.